Пел петух. Холода в Палестине не сильны. Там, наверное, даже теплее, чем в Берлине. Море было простое. В дачах спали люди. мы тонули в горе. как два года будем. знай, что Я - из папье-маше, взят напрокат в кладовых, antre-nous-oh-mon-chere, Старой литературы. Вот Бетон. Телефон. Брамфатура. Вот мистер Сидней Годольфин - Памятник научной ошибке, Вот - довоенный Берлин. Впрочем,я не умею на скрипке. З о о о З о о о З о о о З о о о Дело было в Куоккале, осенью. Кактусы в белом песке, скрывавшем колонны. тысяча восемьсот сорок восемь раскаявшихся братьев, покорных закону лили три тысячи слёз - о, Лилли, лили твои тысячи слёз - вот Агора пропорций, форма и власть государства, которое зверь овцам, которые ему паства. которое дверь горцам, хлорные кластеры классов... там карл у клары, а энгельс - фридрих! уехал в карловы вары. проснулся небритым. Облака были шерстяные. Хлебников мне сказал: — Вы знаете, что нанесли мне рану? - Что было ему ответить? Я знал. а вот вы - вы знаете, что такое говорить? а что такое - произносить слова? здесь за это знание могут побить. простодушно вручить кулака. Волны в заливе были тоже простые. стеклянные слёзы зимы. Они и сейчас такие. изменилась лишь "л" (стало "й"). подходящий способ думать о прошлом - формула "было-стало". так вот, ты помнишь, как было, ну а после, сейчас - стало видно, как вещи руководят человеком, комком органов. тёплый шарфик кишок накидывая на тонкошею, ты выходишь стеклянная к нам на мороз. помнишь? а потом... ситофилаки и агораномы весенним сан-антуаном перестроили то, что казалось "сегодня" лет пятнадцать назад нам. но осталось немного нестеклянного в мире, где и костные ткани прозрачны. там, где серийное становится личным, где зубная щётка становится твоей ищи. Так как ты зауряд-иностранка и твои чемоданы не знают, что владелицу их вскормила сибирячка, румяная Стеша, одари меня Манкой, награди меня лаем, будь со мной именем Мила, как бы я ни был грешен. И где же мой консул? Люди кажутся злыми духами. И целый день скучаю я - бедный иностранец во внутреннем Zоо. Для меня не выпускают даже газеты. ко мне не впускают даже ветер.
пошёл к чорту этот ваш культур-мультур, я сам такой могу придумать. пойду пьянствовать перед отъездом, у меня тут к министру здрав.хранения пара вопросов.
Начинать стоит с ангела. спесь сконцентрирована мукой на нём. триста сумасшедших несут тебе весть в бумажной сумочке с сургучом. Говорят Письма не о любви от эвакуированного принца о том,как текут по холмам огни, И открыты все клетки зверинца, сумасшедшие чехи жрут, как Геродот, грудных детей, комментируя зимний уют хрустящих московских ночей в кафе, где подают собственные промороженные языки, где сафьян для окон вьют пьяные мужики. Что это? - ремонт мостовой? Нет, это сочинения, шкловский. крики, морозный вой из-под двери, взрывы ветра, возглас - как отчаянное "пусти", как долгожданно-невовремя в гости. да так, чтобы утром в постели остались лишь кости. триста сумасшедших, входящие в город, туристы, чьи плоские морды так красиво стекают в замёрзший дренаж, на их шеях печатью отмечен достойный купаж. Говорят Письма не о любви от эвакуированного принца о тех временах, где остались одни сумасшедший барабанщик и дева из битцы и иные триста сумасшедших, входящие в город.
Дорогая мамочка! Завтра меня к обеду не ждите, так как я буду расстрелян. Господину учителю Гаспергу скажите, что… полученные мною минералы находятся в полицейском управлении. Когда к нам придёт мой товарищ Войтишек Горнгоф, то скажите ему, что меня вели 24 конных полицейских. Когда будут мои похороны, ещё неизвестно.
Ей-Богу, не стоило так радоваться и мучиться, как мы с тобой радовались и мучились, чтобы свое оплеванное прошлое найти в дамском романе. Послушай меня, не пиши ты больше! Пускай это будет хотя бы уроком. "Хотя бы" - ибо я имею право желать, чтобы ты замерла от ужаса, поняв содеянное. И еще, знаешь, что мечтается мне? Может быть, может быть (это очень маленькое и хилое "может быть", но, цепляясь за него, не подписываю письма), может быть, Катя, все-таки, несмотря ни на что, произошло редкое совпадение, и не ты писала эту гниль, и сомнительный, но прелестный образ твой не изуродован. Если так, то прошу Вас извинить меня, мой коллега Солнцев.