Кальян. Сижу, пишу поэму смерти,

Во мраке ждут свой ветер факела,

И ты, и я во тьме – всего лишь дети,

Прошу тебя, мой друг, ответь мне «да».

---

Черновики-убийцы или черновики убийцы?

Нытье будильника.

Синева откровений.

Провал. Холодный пол.

Небеса. Улыбаться.

Проползти. Кафель –

Огонь-вода, щетки

И паста. Спасайся!

Просыпайся!

Микроволновка-трынь,

Повелевайте мне, мастер,

Холодный липкий чай.

Или кофе.

Утро.

Нытье будильника.

Провал. Холодный пол.

Проползти. Кафель –

И паста. Спасайся!

Микроволновка-трынь,

Холодный липкий чай.

Утро.

Синева откровений.

Небеса. Улыбаться.

Огонь-вода, щетки

Просыпайся!

Повелевайте мне, мастер,

Или кофе.

Утро.

---

Романтика натуралистического реализма киберпанк-клиссического онтогенеза жанра фентези: от сказки до словоблудия.

---

А на обложках самовластья

Напишут наши имена,

Мы напоем стигматы счастья:

"Да будет щелочи среда!"

Убийца-Пушкин

---

Варганом хорошо разрабатывать язык для орального секса.

Нам, по крайней мере.

---

(В моем теле нет плоти)

Я заблудился в своих же стихах,

Захлебнулся в рвоте,

Эх, а мне бы послать всех нах

И приступить к работе...

(В моем теле нет плоти)

---

Для чукчи:

(заготовка)

Сколько силы стоит слово,

Что нашел поэт во сне,

Там, где ветер тихий снова

Напоет мне о вине…

Мертвецы гробы разверзнут,

И направятся ко мне:

«Почему не ты, а мы

Погибали на войне???»

---

Дописано.

Россия, двухэтажная Россия,

Твои исписанные матом стены мне,

Как призраки великой силы,

Как плач над трупом на войне.

Твои двуличные стенанья,

Как мерзкий Нюрнбергский процесс,

Твое печальное признанье:

«Да, есть в Союзе секс…»

Тебя люблю, но странною любовью,

Печальной и восполненной хулой,

Люблю домишки, что заполнены застоем,

И дым, довольный сам собой,

И ветер призрачных свершений,

Металл сияющих побед,

Пусть преклоненные колени

Хранят тебя от всяких бед!

запись создана: 12.03.2007 в 18:49

---

Папо сказал мне, что я похож на Zoolook Жарра.

Да, возврат к началу, как же электронно)

---

В меня полку прибавилось. Приведствую Babulya, kertano, Леди Феникс, Хэйде и так же сменившуюся Сарочку)

---

знаете, когда видишь человека вживую после долгого общения в виртуале (слава богу, этот человек на дайри не сидит, к слову))), но в общем-то это ко всем относится), ощущения очень странны - как будто бы это кукла. Не настоящий человек. Не тот, кого знаешь. Даже если фото видел. И только потом доходит, как же это прекрасно - то, что его можно потрогать, то, что ты видишь каждый шрам на его коже, то, что ты ощущаешь, как от нее пахнет.

---

Сколько лет сколько ззем, и теперь то меня не канает

Сколько ззам, сколько крыл, подожди-ка пока дым растает....

Земзззамозимерзумм

---

Духлесс:

Бляяять, где мой дух? Здесь дух не пробегал?

---

Ее солнце,

Как три точки над "i"

---

Зачем признаваться в любви?

Это преступление?

---

хороше, кстати, название для фирмы:

Паевый фонд ПИЗДЕЦ И СОТОВАРИЩИ.

Или артель ЕФРЕМОВ И ОТЦЫ. Хотя нет, это уже другое.

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

пиздец, оварищи.

Я эгоистичный придурррок.

Кто согласен, напишите в комменты.

---

Невозможно растлить то, что невинно. Невозможно задеть то, что бесплотно и еще не оформлено. Можно сломать, но не растлить. Большие зеленые глаза в рамке светлых длинных ресниц, мило хлопая, перепрыгивают с одного монитора бытия на другой, нигде, впрочем, не задерживаясь. Она смотрит в грязное заплеванное зимой окно (со стыдливым штампом в левом нижнем, что ближе ко мне, углу: «Мосавтостекло»). А за этим обрамленным черной резиной куском прозрачного небовещества мелькает целый мир в ярких зарисовках полиэтиленовых пакетов и покосившихся встопорщенных досками домикодач. Ее зрачки безмолвно, но красиво скачками следуют за припорошенными бутафорским снегом, изрисованными граффити декорациями, а я стыдливо прячу взгляд в заоконное мельтешение шпал. Да, мне нравятся такие красивые маленькие девочки, лет двенадцати, не больше: нравятся наивной свежестью и простотой формулировки, неуемной радостью и глубиной ощущения внешнего мира. Я часто, каюсь, тайком любуюсь их неоформившимися телами и мягкими детскими черточками лиц, предполагая, как в будущем расцветут эти великолепные сейчас существа. В этом нет ничего от педофилии – я прекрасно знаю, что творится на их свежих мелованных страницах пока еще не расчерченного по строкам блокнота. Вряд ли в них есть хоть капля той пошлости, что отравила мой мозг уже давным-давно – и именно это мне видится замечательным. Порой я завидую тем, кто окажутся с ними лет через пять, а то и меньше. И пока они встают, трогательно поправляя курточки и рюкзачки и оглядываясь (не забыли ли чего), я смущенно скрываю взор в бесконечной степной дали за окном. Или в собственном мятом и замызганном блокноте. Нет, не детей я боюсь, но остальных окружающих – повязших в гомофобии и ксеноненавистничестве, вряд ли поймут они меня, заросшего и небритого, трясущегося в электричке Тверь-Москва со всеми своими мыслями и легкой, но объемистой сумкой на коленях ценителя прекрасного. А в пятницу, три дня назад, возвращаясь домой довольно поздно, я, сев в пустой поезд погреться – вообще-то двери были закрыты, но кого это теперь остановит – увидел железнодорожного гнома. Он убирался в жилище своем и хозяев, в лучших традициях северного гномства и домоводства. Видимо, во всем составе я был первым посетителем – по крайней мере, внутри никого не было. И поэтому, когда в тамбуре зашуршало невысокое существо в оранджевом жилете и с мешком, мне стало стыдно пугать бедного гнома (или я просто испугался встречи с абстрактной уборщицей, а они, как известно, существа злобные) и я вышел через одинокую створкой дверь, бесшумно промчавшись до этого меж рядами сидений. И еще долго наблюдал, как трудолюбивый гном собирал по вагону мусор, сердито гремя бутылками, а потом так же внезапно исчез уже в другом тамбуре, оставив после себя потустороннюю чистоту, какая невозможна в наших пенатах. Подобная блесткость и скольжение поверхностей пробудило во мне мысли о боге, и я решил по-своему.

Иисуса Христа не существовало, ведь так? Были только толковые торговые ангелы, которые решили продать товар и провели шикарную рекламную кампанию. Криэйторы всего мира до сих пор поклоняются их финальному перформансу - Казни и Воскрешению. А какая простота и изящество заложены в логотипе! Ведь крест, в сущности, можно рассмотреть где угодно - даже в полуцензурных сочетаниях наших хромосом (а ведь как это звучит, если опустить цензуру! Носитель ХУй-хромосом, или хозяйка ХХХ набора!)

Так же, в принципе, нет и автора этих слов, правда, у меня торговый агент похуже.

Тем не менее, я сижу в вагоне электрички, и еду от Купавны (ибо там живет моя сестра) до Москвы (ибо там тоже кто-то вдруг да и живет). Ровно... Эээ, забыл сколько, остановок. Точнее, поезд уже подъезжает к Курскому вокзалу.

Я выхожу в тамбур, где дым сигарет заменил атмосферу, наверно, столетья назад, и потому окна не запотевшие, а, скорей, закопченные. Двери заедает, и мне приходится раздвигать их, словно Гераклу - челюсти льва. Над площадью вокзала нависают мрачные буквы - "МОСК |-)" - это хвалят мой креатифф остатки имени столицы. Я говорю: "Спасибо!". Надпись мигает, отвечая мне: " О К! "

Через секунду надпись гаснет и загорается снова - почти в прежнем составе, только буква "М" немного покорежена истощившимся неоном. Над Москвой горит слово Nock, согласно словарю Мюллера значащее 1. зарубку, выемку на конце лука или на стреле (для тетивы), 2. 1) делать зарубки (если глагол), и наконец 2) - натягивать тетиву.

И я вхожу в этот город свободных лучников, опасливо прижимая к себе плеер - фобия Курского вокзала выработалась еще в детстве - и бодрым шагом пробиваюсь сквозь толпы людей к метро, даже не задумываясь, что меня на самом-то деле нет, - это просто мой торговый агент решил издать новую книгу в продолжение проекта "Глюк.Сотоварищи".

---

я пааноик