ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
Поезд пошатывается под порывами ветра и тарахтит над абсолютной пустотой. Я смотрю в окно, поскольку отвлекаться на пьяных соседей по вагону больно. Из тьмы горизонта вырождается станция – обычная, с облезлым, будто лишаем пожеванным асфальтом и гнусным подобием «зала ожидания» из шести несущих (было бы что) стен, поддерживающих дырявый потолок вулканического цвета. Солдаты говорят что-то на незнакомом рычащем языке, поводя винтовками и прочими средствами единоличного поражения. Выходить! – понимаю я. И все мы, заключенные, дружно встаем и выходим на туманную платформу, подгоняемые тычками штыков. Больно…
Под громкие команды солдат мы идем неровной шеренгой к длинному узкому мосту, качающемуся поперек пропасти к заполненному призраками и огнями городу-острову. Лишь взойдя на мост, который вернее было бы назвать веревочной лестницей, хоть и почти горизонтальной – ведь поручней почти нет, я увидел, что платформа, на которую мы прибыли, парит в воздухе, как и остров-город.
Я ежусь от холода, ибо действительно холодно: ветер раскачивает лестницу, и многие заключенные падают вниз от ударов штыков, безмолвно паря в бесконечность. На их колыхающиеся, словно у тряпичных кукол, тела, можно смотреть бесконечно, пока они не станут точками в белом тумане, пока не растворятся в бледно-молочном британском чае пустоты, пока не заболят глаза, но в спину утыкается товарищ (тамбовский волк то бишь!) или штык солдата-охранника.
Вот и выход с лестницы-мостика. Люди расходятся в разные стороны – они уже знают, куда надо идти. Я ступаю на твердую почву, немного шатает в такт пляшущей в моем прошлом лестнице, и прохожу сквозь невидимую границу реальностей. Я четко ощущаю, как мимо меня промелькнули полоски голливудских голопроекторов, и солдаты охранного ведомства растворились в ночи Подмосковья. Я даже вспомнил, кто я: теперь предстоит мне слиться с ролью простого школьника. У меня будет семья, крысы, заботы, жизнь…
Каторга. Я морщусь: все еще холодно. Все еще более реально. Я направляюсь к своему новому дому. Электричка угрохатывает дальше, ее ждет еще длинный, последний ночной путь по городам и весям. Веси – это по тому, что висят в пустоте, эти огороженные, идеальные тюрьмы, из которых никому и не надобно сбегать…
Оборачиваюсь, и вижу: где-то вдалеке, соединенная с городком лишь извилистой тропинкой станция мерцает сквозь черные ветви райскими огнями, и вокруг нее лишь пустота ночного неба и вечночерной земли…
Прохожу мимо старика-алкоголика, уставившегося на звездное небо, заслоненное солнцами синих фонарей. Он добро-зловеще, как умеют только пьяни да гопники, улыбается мне и тянет хриплым голосом с подхохатыванием: «Новенький, да?»
Я обреченно киваю: да, новенький. Еще один – для этого мира.
Под громкие команды солдат мы идем неровной шеренгой к длинному узкому мосту, качающемуся поперек пропасти к заполненному призраками и огнями городу-острову. Лишь взойдя на мост, который вернее было бы назвать веревочной лестницей, хоть и почти горизонтальной – ведь поручней почти нет, я увидел, что платформа, на которую мы прибыли, парит в воздухе, как и остров-город.
Я ежусь от холода, ибо действительно холодно: ветер раскачивает лестницу, и многие заключенные падают вниз от ударов штыков, безмолвно паря в бесконечность. На их колыхающиеся, словно у тряпичных кукол, тела, можно смотреть бесконечно, пока они не станут точками в белом тумане, пока не растворятся в бледно-молочном британском чае пустоты, пока не заболят глаза, но в спину утыкается товарищ (тамбовский волк то бишь!) или штык солдата-охранника.
Вот и выход с лестницы-мостика. Люди расходятся в разные стороны – они уже знают, куда надо идти. Я ступаю на твердую почву, немного шатает в такт пляшущей в моем прошлом лестнице, и прохожу сквозь невидимую границу реальностей. Я четко ощущаю, как мимо меня промелькнули полоски голливудских голопроекторов, и солдаты охранного ведомства растворились в ночи Подмосковья. Я даже вспомнил, кто я: теперь предстоит мне слиться с ролью простого школьника. У меня будет семья, крысы, заботы, жизнь…
Каторга. Я морщусь: все еще холодно. Все еще более реально. Я направляюсь к своему новому дому. Электричка угрохатывает дальше, ее ждет еще длинный, последний ночной путь по городам и весям. Веси – это по тому, что висят в пустоте, эти огороженные, идеальные тюрьмы, из которых никому и не надобно сбегать…
Оборачиваюсь, и вижу: где-то вдалеке, соединенная с городком лишь извилистой тропинкой станция мерцает сквозь черные ветви райскими огнями, и вокруг нее лишь пустота ночного неба и вечночерной земли…
Прохожу мимо старика-алкоголика, уставившегося на звездное небо, заслоненное солнцами синих фонарей. Он добро-зловеще, как умеют только пьяни да гопники, улыбается мне и тянет хриплым голосом с подхохатыванием: «Новенький, да?»
Я обреченно киваю: да, новенький. Еще один – для этого мира.
