Вчера был классный день…
Вместе с Урсой мы гуляли по просторам сети – а точнее, Москвы, - и нарушали обыкновенный ход времени и пространства. В “sbarro” из мертвого фастфудного одеяния мы слепили черепаху – это делается очень просто, нужны всего лишь трубочки для питья, стакан из-под пэпси, тарелка, ножиквилканожикложка и умелые руки – кои предоставил Урса за неимением таковых у автора. А далее судьба стала выкидывать нам знаки. Сначала был бог Яоя.
Мы подошли к оранжевому банкомату внутри Подземного Города охотного ряда, чтобы получить пятьдесят рублей с Урсовской стипендии…
А дальше произошел, по словам моего родственника, «выдающийся случай ограбления японского туриста бедными российскими студентами».
К нам подошел – по виду – старый казах в пиджаке и золотой карточкой Visa в дрожащей руке. Он сказал нам “Can ya help mee?”, и мы остановились, пораженные текучестью его акцента. How ai can take mai manie? Мы, как классические Бивис и Баттхед, а точнее, сначала лишь я, заговорили: “You need to put yo card in this… ээээ…” – пробормотал я, подбирая в уме наименее неприличное слово. “Hole!” – нашелся Ursa, и я чуть было не загоготал по баттхедовски (хе-хе, хе-хе, чувак, ты сказал «дырка», хе-хе, хе-хе), но, вовремя сдержавшись, поддался на кивания – по виду – казаха, и взял его карту, сунув внутрь банкомата. Далее начался сумбур. Перебивая друг друга, мы заговорили: “How much… how many! What money do you need? Rubls or dollar?” Монголоидальный старичок, пораженный нашей сентенцией неправильного английского, промычал нам: Rubliy, rubliy. How much? – спросили мы. Он сказал, спотыкаясь о языковые барьеры: One thousand dollars. Я сказал коротко и ясно: Wow.
Сначала я выйдил из банкомата сри саузанд рублйи, что равнялось уан хандред доллярз, потом в дело вошел Урса и вытащил еще щесть штук. Мне стало немножечко стыдно, так как я и сам немного запутался. Казах, полный благодарности, закивал, и сказал, поразив меня: I’m from japan, and it’s very difficult to understand your… - и показал на русские буковки на банкомате (он оказался едва ли не единственным без предустановленного английского! Вот судьба!) Выходит, он был японцем. И затем его крупные старые руки протянули нам тысячу: тэккит, тэккит. Сэнкью Вери мач! Мы заверили его, еще не веря свалившемуся счастью: ноу-ноу, сэнк Ю!
Потом я опять же по-бивисовски протянул с характерным придыханием: C-c-c-cool!
Зайдя в метро на нас тут же накинулась свора попрошаек: шеренга девушек с табличками «Умирает сын». Но жестокость и равнокровность судьбы и заключается в том, что у этих девушек никогда не было бы шанса получить тысячу от доброго японца.
Потом мы еще затусили с Чаббой и долго философствовали о разном: о дефлорации, о невинности и чести, о стояках и старинном россиском кино...