С тихим рокотом два эскалатора осуществляют пасажирообмен. Словно цитируя «Коянискацци» Годфри Реджио (сложно поверить, что толпа может быть так слажена и красива в жизни!) людской поток пульсирует разноцветными пятнами. Я – небритый, невозможно загорелый, счастливый и измотанный одиннадцатью часами перелета, завороженн - не решаясь ступить на сверкающую сталью живую лестницу, наблюдаю со стороны. Спешить мне некуда - до самолета Атланта-Москва еще четверть циферблата. Сейчас мой путь лежит назад и вниз – правда, не в темноту, но в загадочный полумрак скоростного мини-метро, соединяющего раскинувшиеся на площади сорока пяти футбольных полей вестибюли (точнее, concourses – это слово сложно корректно перевести на русский язык) терминала Хартсфилд-Джексонского Международного Аэропорта Атланты. Вестибюли обозначены буквами латинского алфавита - от А до Е (впрочем, есть еще основной вестибюль - Concourse T) - и каждый делится на десять-пятнадцать пронумерованных гейтов, сквозь которые лежит путь на борт отправляющихся к далеким берегам разнокалиберных эйркрафтов.
…
Вот напротив створок дверей с заботливой англоязычной аппликацией, советующей «не прислоняться к створкам дверей, а держаться за удобные прорезиненные поручни», стоит сутулый и худой американец в невзрачном костюме. Вопреки увещеваниям администрации аэропорта, он не держится за поручень. Более того, пальцы его тонкой правой руки в опасной близости к сверкающему заморской чистотой стеклу дверной створки бегают по воздуху, словно наигрывая на невесомых клавишах невидимого фортепьяно отрывистую легкую мелодию. В его левой руке – портфель-дипломат, на шее – криво повязанный недешевый галстук. Поезд подъезжает к станции – и мягкий голос диктора возвещает о том, что здесь можно выйти к вестибюлю C («“C” как в слове “Citrus”!»). Несмотря на чрезвычайно плавное торможение, пассажиры все же ощущают мягкий толчок – фортепьянная партия господина с портфелем прерывается излишне резким аккордом, извлеченным почему-то костяшками согнутых в подобие ушуистской «лапы тигра» пальцев. Впрочем, сутулый пианист опирается на створку двери лишь секунду, ибо чуть позже она с деликатным покашливанием гидравлики отплывает в сторону.