[4:11:48] Седрик: хочу попробовать спайс [4:11:50] Мульда и Синкликаль: от него глаза голубеют [4:11:54] Седрик: я вспомнил [4:11:59] Мульда и Синкликаль: мысли начинаешь читать [4:12:12] Мульда и Синкликаль: и с памятью тоже чего-то не то
С наступлением вечера я возвращаюсь домой и иду в свою рабочую комнату. У двери я сбрасываю крестьянское платье все в грязи и слякоти, облачаюсь в царственную придворную одежду и, переодетый достойным образом, иду к античным дворам людей древности. Там, любезно ими принятый, я насыщаюсь пищей, единственно пригодной мне, и для которой я рожден. Там я не стесняюсь разговаривать с ними и спрашивать о смысле их деяний, и они, по свойственной им человечности, отвечают мне. И на протяжении четырех часов я не чувствую никакой тоски, забываю все тревоги, не боюсь бедности, меня не пугает смерть, и я весь переношусь к ним.
Бахтин говорит мне, что слово, если только оно не заведомая ложь, бездонно, а я отвечаю, что всякое слово есть ложь и потому оно бездонно. Бездна лжи есть язык, ложь это лишь семантическая, языковая категория. Я человек языка. Он у меня во рту.
Чистота Арсения Тарковского ознаменована его первостью - первыми встречами, первыми свиданиями. Безобразность, увиденная красотой, стала жизнью его сына
роль снега - революция. жду не дождусь того момента, когда под кафельным покровом можно будет лечь в одеяло спячки, белые складки берлоги. Снег называет собой революцию