ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
пятница, 13 апреля 2007
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
Выделись из толпы! - Купи нашу футболку с надписью "тупица"!
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
Там я сидел с другом за столом. Я не знал этого мужчину, точнее, парня - он был, наверное, высоким и с короткими волосами, но не ежиком, однозначно. Наверное, это был Бэкон. Мы шутили с ним и хохотали, а еще мы пили пиво. Для меня такие сочетания вобще дики - мужик-друг и пиво, надо же.
Потом я что-то втемяшивал ему, вроде "У меня диаметрально противо... да, ты прав, у меня совсем другая ситуация. Она нужна мне не как сексуальный объект, понимаешь. Я люблю ее, хотя это не отменяет моих других связей, друг!..."
Я вдруг почувствовал искреннюю симпатию к моему собеседнику, он меня выслушивал, хлебал из горла, кивал головой, помахивал пачкой сигарет у меня перед носом, порой проваливаясь в сон и едва не задевая клюющим носом пепельницы. Потом мы друг другу били морды, так, по-дружески, очень тепло и с любовью друг к другу - я знал, что не могу ударить сильнее, и он бил меня легонько, и в перерывах мы смеялись и утирали кровь с костяшек. Все было очень мило, и потом мы снова сели за стол. Друг поставил на стол два графина и водку - никода в жизни я не пил водку. Потом он достал длинный красивый обоюдоострый клинок. Сердце у меня ушло в пятки, я понял, о чем мы полсна говорили. Но мы продолжали шутить и смеяться - именно так, как обычно делается в книгах, вскользь, словно я действительно читал книгу, и там было написано "продолжали шутить и смеяться" - а дальше уж мозг пусть сам все приправит ассоциациями. Потом друг облизал одно из ребер лезвия - просто повел по нему языком, по тупому концу, это просто. И протянул нож мне. Я, своим сильным, многим девушкам пригодившимся языком, пошел по длинному клинку, и вдруг понял, что не нож это - старинное тонкое лезвие от Жилетт! Я знал, что сейчас из моего языка хлещет кровь, наверное, но продолжал облизывать лезвие, впав в какое-то подобие экстаза. Пережив восхитительно коробящее чувство отрезанных вкусовых сосочков, вняв вкусу растекающейся крови - во сне это было так реально! - я потянулся к Роджеру Бэкону и поцеловал его сухие жесткие губы. Его колючая щека сплелась с моей скромной щетиной, и я хмыкнул, проникая глубоко в его рот своим окровавленным располосованным языком. Я обнял его широкие плечи, закрыл глаза - едва ли не впервые за всю мою жизнь сделал это во время поцелуя, - а открыл от странного ощущения... Щеки моего друга стали вроде как холоднее. Открыв глаза, я увидел истину - целовал я Девушку. Я думаю, она поймет, что это - она, ибо я о ней много думаю в последнее время. Я понял, что ее рот уже полон моей крови, темной и почему-то полной сгустков свертывающейся материи - она сглотнула с таким звуком, с которым девушки обычно глотают совсем другие продукты мужской секреции, и я продолжил ее целовать, чувствуя, как ее зубы впиваются в мой изрешеченный лезвием язык. Скосив глаза, я увидел, что за ее спиной стоит Роджер и хохочет, запрокинув голову назад - голос я услышал только тогда, когда обратил на него внимание, это ведь был сон.
Потом Меня оторвал от Девушки какой-то водоворот, и я вновь оказался один за этим столом. Хотя, нет. Сбоку от меня сидел Урса и протягивал стакан водки - я хряпнул, и спирт ожег гневным взглядом мой язык. Урса достал иголку от шприца и спросил: ну что, будем колоть? Я замычал: не надо, хватит уже. Кровь все еще текла, сбоку я видел, что похож на ктулху или санта-клауса с красной бахромой кровавых щупалец под верхней губой - я превратил в лоскуты весь свой рот. Урса исчез, я остался один и побрел на улицу. Там было холодно и серопусто, как в играх с низкой детализацией и высоким уровнем тумана, который так и клубился. Мой язык распух и торчал наружу, весь, видимо, синий (Хм, Swollen tongue!). На меня вышли зеркальные отражения Бэкона - много, переменное количество, - и стали меня бить. Ну, как бьют скинхеды - жестко, с целью. Но неумело. Я тоже бил, но почему-то жалея - это ведь мои друзья, не так ли? Откуда-то взялись раскаленные железные пруты - мои глаза лопнули от температыры, не от давления. Я вдруг почуял острую ностальгию по своим глазам, они ведь красивые и карие. Видеть себя со стороны я мог, это же был сон. Я шел слепой, снова один, в этой пустоте, размахивая руками, как ваш Джонни Депп. Вдруг впереди вновь показалась Девушка - только она еще и была похожа на мою мать, а я стал маленьким ребенком, и я забрался к ней на колени, и стал оправдываться: мамочка, я же не хотел ничего плохого, я просто хотел любить, правда-правда, а мама-Девушка сказала: конечно, сынок. Конечно. Ты стал таким большим, таким тяжелым. Вот бы ты вновь стал совсем-совсем маленьким. И я стал маленьким, я лежал у нее на руках, и Она выглядела, словно Джоконда, только еще и с младенцем, и я подумал, как давно я не пил молока - а ведь кормился от груди до двух лет почти, слыхано ли. Девушка улыбнулась, и я поверил ее улыбке, а она достала нож. Уже ржавый, кривоватый, в пятнах засохшей вишневой крови, но все еще красивый - обоюдоострый. Я все понял. Спасибо, мама.
И проснулся, ощупывая свою онемевшую, как у старины Тома Робинсона, руку. Ужас.
Потом я что-то втемяшивал ему, вроде "У меня диаметрально противо... да, ты прав, у меня совсем другая ситуация. Она нужна мне не как сексуальный объект, понимаешь. Я люблю ее, хотя это не отменяет моих других связей, друг!..."
Я вдруг почувствовал искреннюю симпатию к моему собеседнику, он меня выслушивал, хлебал из горла, кивал головой, помахивал пачкой сигарет у меня перед носом, порой проваливаясь в сон и едва не задевая клюющим носом пепельницы. Потом мы друг другу били морды, так, по-дружески, очень тепло и с любовью друг к другу - я знал, что не могу ударить сильнее, и он бил меня легонько, и в перерывах мы смеялись и утирали кровь с костяшек. Все было очень мило, и потом мы снова сели за стол. Друг поставил на стол два графина и водку - никода в жизни я не пил водку. Потом он достал длинный красивый обоюдоострый клинок. Сердце у меня ушло в пятки, я понял, о чем мы полсна говорили. Но мы продолжали шутить и смеяться - именно так, как обычно делается в книгах, вскользь, словно я действительно читал книгу, и там было написано "продолжали шутить и смеяться" - а дальше уж мозг пусть сам все приправит ассоциациями. Потом друг облизал одно из ребер лезвия - просто повел по нему языком, по тупому концу, это просто. И протянул нож мне. Я, своим сильным, многим девушкам пригодившимся языком, пошел по длинному клинку, и вдруг понял, что не нож это - старинное тонкое лезвие от Жилетт! Я знал, что сейчас из моего языка хлещет кровь, наверное, но продолжал облизывать лезвие, впав в какое-то подобие экстаза. Пережив восхитительно коробящее чувство отрезанных вкусовых сосочков, вняв вкусу растекающейся крови - во сне это было так реально! - я потянулся к Роджеру Бэкону и поцеловал его сухие жесткие губы. Его колючая щека сплелась с моей скромной щетиной, и я хмыкнул, проникая глубоко в его рот своим окровавленным располосованным языком. Я обнял его широкие плечи, закрыл глаза - едва ли не впервые за всю мою жизнь сделал это во время поцелуя, - а открыл от странного ощущения... Щеки моего друга стали вроде как холоднее. Открыв глаза, я увидел истину - целовал я Девушку. Я думаю, она поймет, что это - она, ибо я о ней много думаю в последнее время. Я понял, что ее рот уже полон моей крови, темной и почему-то полной сгустков свертывающейся материи - она сглотнула с таким звуком, с которым девушки обычно глотают совсем другие продукты мужской секреции, и я продолжил ее целовать, чувствуя, как ее зубы впиваются в мой изрешеченный лезвием язык. Скосив глаза, я увидел, что за ее спиной стоит Роджер и хохочет, запрокинув голову назад - голос я услышал только тогда, когда обратил на него внимание, это ведь был сон.
Потом Меня оторвал от Девушки какой-то водоворот, и я вновь оказался один за этим столом. Хотя, нет. Сбоку от меня сидел Урса и протягивал стакан водки - я хряпнул, и спирт ожег гневным взглядом мой язык. Урса достал иголку от шприца и спросил: ну что, будем колоть? Я замычал: не надо, хватит уже. Кровь все еще текла, сбоку я видел, что похож на ктулху или санта-клауса с красной бахромой кровавых щупалец под верхней губой - я превратил в лоскуты весь свой рот. Урса исчез, я остался один и побрел на улицу. Там было холодно и серопусто, как в играх с низкой детализацией и высоким уровнем тумана, который так и клубился. Мой язык распух и торчал наружу, весь, видимо, синий (Хм, Swollen tongue!). На меня вышли зеркальные отражения Бэкона - много, переменное количество, - и стали меня бить. Ну, как бьют скинхеды - жестко, с целью. Но неумело. Я тоже бил, но почему-то жалея - это ведь мои друзья, не так ли? Откуда-то взялись раскаленные железные пруты - мои глаза лопнули от температыры, не от давления. Я вдруг почуял острую ностальгию по своим глазам, они ведь красивые и карие. Видеть себя со стороны я мог, это же был сон. Я шел слепой, снова один, в этой пустоте, размахивая руками, как ваш Джонни Депп. Вдруг впереди вновь показалась Девушка - только она еще и была похожа на мою мать, а я стал маленьким ребенком, и я забрался к ней на колени, и стал оправдываться: мамочка, я же не хотел ничего плохого, я просто хотел любить, правда-правда, а мама-Девушка сказала: конечно, сынок. Конечно. Ты стал таким большим, таким тяжелым. Вот бы ты вновь стал совсем-совсем маленьким. И я стал маленьким, я лежал у нее на руках, и Она выглядела, словно Джоконда, только еще и с младенцем, и я подумал, как давно я не пил молока - а ведь кормился от груди до двух лет почти, слыхано ли. Девушка улыбнулась, и я поверил ее улыбке, а она достала нож. Уже ржавый, кривоватый, в пятнах засохшей вишневой крови, но все еще красивый - обоюдоострый. Я все понял. Спасибо, мама.
И проснулся, ощупывая свою онемевшую, как у старины Тома Робинсона, руку. Ужас.
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
Алтайский край, Горный Алтай,
Унеси, возьми меня ракетой прямо в рай...
Однажды в дестве я узнал страшную тайну:
Мой отец был реинкарнацией какого-то там далай-ламы,
Но от приобретенного могущества мой папаша опальный
Сдуру отказался, поскольку получил предложение от моей мамы.
И решили отца убрать. Этим была моя жизнь отравлена.
Я решил, что как только рубеж детства перерасту,
Узнаю поболе о своем блудном папаше-раввине,
Всю информацию, какую смогу, выкачаю и найду.
И вот я направился к новому Учителю - его звали Ян-цзы,
Я знаю, что он должен был быть где-то в Китае,
Чтоб я и там взял его под уздцы,
Но повесть придумал не я: он оказался в горном Алтае.
Алтайский край, Горный Алтай,
Унеси, возьми меня ракетой прямо в рай...
Старик оказался наполнен морщинами,
Его лицо мне кого-то напоминало,
Он сидел на коробке с велосибедными шинами,
И на коленях у него было зерцало.
Я сказал: О, великий Яйцы! Позволь мне у тебя поучиться!
Он же сказал: нифига, можешь даже топиться.
Стар ты слишком для обучения, тупица!
Страх в тебе и ненависть, не мешай мне глядеть, как птица
Пятый круг на небе описывает!
Тут я вытащил свою синюю меч-шпагу с серебрянным отливом:
Хочу быть джедаем, старец, - а старец там что-то слизывает
Со своей ладони. Он сказал, ладно, гляжу, в тебе Сила.
Возьму тебя в ученики, только сбегай-ка за пивом.
Алтайский край, Горный Алтай,
Унеси, возьми меня ракетой прямо в рай...
И вот через десять лет непрерывного шаулиньского ношения тяжестей
Я понял, что достиг мастерства, которому японцы поклоняются издревле,
Пошел к своему учителю и сказал ему: так и так, ваше Majesty,
Хотел бы я узнать побольше о своем отце, - он ведь не Джастин Тимберлек?
Старик почесал репу, потом честно и прямо сказал:
Мальчик, есть маза, что отец твой вовсе не был наследником гуру,
А напротив, - Антихристом был, способен загипнотизировать весь зал,
И внушать им полчаса свою речи культуру.
Я вздохнул: ну, папаша, ты дал! - меня старикан перебил и сказал во весь рост:
Он даже типа не умер, у меня и адрес есть, он где-то в Америке занимает высокий пост, -
И протянул мне бумажку, на ней приказ "Убить" и длинные были цифры,
Ужасно знакомого штата ужасно знакомая улица,
О которой я знал лишь древние мифы,
И вот я уже там, иду, как в кино Кустурицы,
Весь красивый такой, цыганский, в хорошие кеды обутый,
Вдруг смотрю - у того дома вроде как охранник, как презерватив надутый,
Толстый и отталкивающий, имеющий свой автомат,
Я еле подошел к нему, издали чувствуя его аромат:
Мужик, ты бы хоть уши побрил! - к чему-то ему сказал
И двумя пальцами его шею проткнул - я ж теперь круче был, чем Ван-Дам.
Алтайский край, Горный Алтай,
Унеси, возьми меня ракетой прямо в рай...
Зашел я в большой дом - он был расположен по данному мне адресу,
Оглянулся вокруг, присвистнул, передал мысленно привет Хосе Маркесу,
Вздохнул и двинулся вперед - все было как в тупой комедии,
А во дворе садился самолет, отстреливая средства массмедии.
Я понял, да, отец действительно важная шишка,
Раз такие военные действия возбуждаются для лишения его риска
Быть журналистами насмерть зацелованным.
Вошел я в коридор, совсем заблеванный,
На стенах, правда, кучу увидел картин,
Но третьим глазом понял - здесь все охватил сплин.
Из шестнадцатого кабинета попахивало марихуаной,
Консьержка в одних чулках на шесте была явно пьяной,
Но я прошел дальше, вошел, словно в Содом,
В большой красивый кабинет, увидел: это ж белый дом!
Алтайский край, Горный Алтай,
Унеси, возьми меня ракетой прямо в рай...
На меня из кресла глядел какой-то мужик, мне дико знакомый,
Так, словно лежал я с ним в одном отделении во время комы
Или в глубоком младенчестве меня трогали его руки.
На меня взглянул хозяин кабинета, откинулся, зевнул от скуки,
Спросил сквозь наваждения: ты кто, мой посетитель?
И как Джеймс пропустил тебя?.. - Ваш джим просто любитель! -
В гневе ввскричал я, - а ты что, мой папаша?
Седоватый джентельмен вскочил, пробормотав "This fucking Russia!"
И мне громко и четко ответил: так это ты тот имбецил,
Которого моя жена понесла, которого я родил?
Что ж ты так долго рос, так давно не заходил!
Иди ко мне, сынуля, я тебя уже полюбил.
И медленно до меня дошло, что вот он - губитель душ,
Тайный властитель мира, президент-феномен Джордж Буш.
Алтайский край, Горный Алтай,
Унеси, возьми меня ракетой прямо в рай...
И вот мы уже сидим в обнимку, раскуриваем сигары,
За окном Иракцы прогнали овец отары,
Папа сказал: не обращай внимания, это флэшмоб,
Перформенс, этот пастух был убит партией шашлыков,
Гуманитарной помощи эскортом.
- Это что, какой-то тайный код, папаша?
- Нет-нет, - говорит, - Сынок, то был ящик, полный бараша.
- А какого хрена, - я у него спросил, - ты, пап, стал темной силой?
Тебя в детстве разлучили, что ли, с твоей милой?
- Нет, никакой не Палпатин сюда меня заманил,
Просто я однажды увидел, как пересыхает Нил,
И понял: должно быть равновесие в жизни нашей, ублюдков,
И окроме добра должно быть зло - как жратва для желудков
Никогда не бывает сладкой, это никому б не понравилось,
А вот миндаль - это то, что нам надо.
Тебе, может, не понять, это глубокая философия,
Сынок, не хочешь ли испить африканского кофия?
- Нет, завари-ка "рой буш" пока, я все понимаю,
Только откуда у тебя мысли эти? Не от старого жителя Алтая?
Алтайский край, Горный Алтай,
Унеси, возьми меня ракетой прямо в рай...
Унеси, возьми меня ракетой прямо в рай...
Однажды в дестве я узнал страшную тайну:
Мой отец был реинкарнацией какого-то там далай-ламы,
Но от приобретенного могущества мой папаша опальный
Сдуру отказался, поскольку получил предложение от моей мамы.
И решили отца убрать. Этим была моя жизнь отравлена.
Я решил, что как только рубеж детства перерасту,
Узнаю поболе о своем блудном папаше-раввине,
Всю информацию, какую смогу, выкачаю и найду.
И вот я направился к новому Учителю - его звали Ян-цзы,
Я знаю, что он должен был быть где-то в Китае,
Чтоб я и там взял его под уздцы,
Но повесть придумал не я: он оказался в горном Алтае.
Алтайский край, Горный Алтай,
Унеси, возьми меня ракетой прямо в рай...
Старик оказался наполнен морщинами,
Его лицо мне кого-то напоминало,
Он сидел на коробке с велосибедными шинами,
И на коленях у него было зерцало.
Я сказал: О, великий Яйцы! Позволь мне у тебя поучиться!
Он же сказал: нифига, можешь даже топиться.
Стар ты слишком для обучения, тупица!
Страх в тебе и ненависть, не мешай мне глядеть, как птица
Пятый круг на небе описывает!
Тут я вытащил свою синюю меч-шпагу с серебрянным отливом:
Хочу быть джедаем, старец, - а старец там что-то слизывает
Со своей ладони. Он сказал, ладно, гляжу, в тебе Сила.
Возьму тебя в ученики, только сбегай-ка за пивом.
Алтайский край, Горный Алтай,
Унеси, возьми меня ракетой прямо в рай...
И вот через десять лет непрерывного шаулиньского ношения тяжестей
Я понял, что достиг мастерства, которому японцы поклоняются издревле,
Пошел к своему учителю и сказал ему: так и так, ваше Majesty,
Хотел бы я узнать побольше о своем отце, - он ведь не Джастин Тимберлек?
Старик почесал репу, потом честно и прямо сказал:
Мальчик, есть маза, что отец твой вовсе не был наследником гуру,
А напротив, - Антихристом был, способен загипнотизировать весь зал,
И внушать им полчаса свою речи культуру.
Я вздохнул: ну, папаша, ты дал! - меня старикан перебил и сказал во весь рост:
Он даже типа не умер, у меня и адрес есть, он где-то в Америке занимает высокий пост, -
И протянул мне бумажку, на ней приказ "Убить" и длинные были цифры,
Ужасно знакомого штата ужасно знакомая улица,
О которой я знал лишь древние мифы,
И вот я уже там, иду, как в кино Кустурицы,
Весь красивый такой, цыганский, в хорошие кеды обутый,
Вдруг смотрю - у того дома вроде как охранник, как презерватив надутый,
Толстый и отталкивающий, имеющий свой автомат,
Я еле подошел к нему, издали чувствуя его аромат:
Мужик, ты бы хоть уши побрил! - к чему-то ему сказал
И двумя пальцами его шею проткнул - я ж теперь круче был, чем Ван-Дам.
Алтайский край, Горный Алтай,
Унеси, возьми меня ракетой прямо в рай...
Зашел я в большой дом - он был расположен по данному мне адресу,
Оглянулся вокруг, присвистнул, передал мысленно привет Хосе Маркесу,
Вздохнул и двинулся вперед - все было как в тупой комедии,
А во дворе садился самолет, отстреливая средства массмедии.
Я понял, да, отец действительно важная шишка,
Раз такие военные действия возбуждаются для лишения его риска
Быть журналистами насмерть зацелованным.
Вошел я в коридор, совсем заблеванный,
На стенах, правда, кучу увидел картин,
Но третьим глазом понял - здесь все охватил сплин.
Из шестнадцатого кабинета попахивало марихуаной,
Консьержка в одних чулках на шесте была явно пьяной,
Но я прошел дальше, вошел, словно в Содом,
В большой красивый кабинет, увидел: это ж белый дом!
Алтайский край, Горный Алтай,
Унеси, возьми меня ракетой прямо в рай...
На меня из кресла глядел какой-то мужик, мне дико знакомый,
Так, словно лежал я с ним в одном отделении во время комы
Или в глубоком младенчестве меня трогали его руки.
На меня взглянул хозяин кабинета, откинулся, зевнул от скуки,
Спросил сквозь наваждения: ты кто, мой посетитель?
И как Джеймс пропустил тебя?.. - Ваш джим просто любитель! -
В гневе ввскричал я, - а ты что, мой папаша?
Седоватый джентельмен вскочил, пробормотав "This fucking Russia!"
И мне громко и четко ответил: так это ты тот имбецил,
Которого моя жена понесла, которого я родил?
Что ж ты так долго рос, так давно не заходил!
Иди ко мне, сынуля, я тебя уже полюбил.
И медленно до меня дошло, что вот он - губитель душ,
Тайный властитель мира, президент-феномен Джордж Буш.
Алтайский край, Горный Алтай,
Унеси, возьми меня ракетой прямо в рай...
И вот мы уже сидим в обнимку, раскуриваем сигары,
За окном Иракцы прогнали овец отары,
Папа сказал: не обращай внимания, это флэшмоб,
Перформенс, этот пастух был убит партией шашлыков,
Гуманитарной помощи эскортом.
- Это что, какой-то тайный код, папаша?
- Нет-нет, - говорит, - Сынок, то был ящик, полный бараша.
- А какого хрена, - я у него спросил, - ты, пап, стал темной силой?
Тебя в детстве разлучили, что ли, с твоей милой?
- Нет, никакой не Палпатин сюда меня заманил,
Просто я однажды увидел, как пересыхает Нил,
И понял: должно быть равновесие в жизни нашей, ублюдков,
И окроме добра должно быть зло - как жратва для желудков
Никогда не бывает сладкой, это никому б не понравилось,
А вот миндаль - это то, что нам надо.
Тебе, может, не понять, это глубокая философия,
Сынок, не хочешь ли испить африканского кофия?
- Нет, завари-ка "рой буш" пока, я все понимаю,
Только откуда у тебя мысли эти? Не от старого жителя Алтая?
Алтайский край, Горный Алтай,
Унеси, возьми меня ракетой прямо в рай...
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
Брился и порезался,
И долго смотрел сквозь стекло
Как стекает по подбородку кровь,
И вот, что мне в голову пришло:
О, вот как приходит любовь! -
Да, может быть это банально,
Но расцветая во мне
Этот красный цветок был тонален
Отверстиям в моей душе;
Я вдруг почуял, что даже немного определился,
Кто был причиной этого чувства,
Да, точно не бритва. Наверно, напился
Вчера я и с кем-то затусил,
А может то странная моя соседка?
Подстриг я волосы в носу и челку подпалил
И вспомнил, что в жж была про это ветка,
Ну, в смысле ветка обсуждения,
Я дернул волос в бровь, потом умылся еще раз
Полюбовался в зеркало на гения -
Потом мой взгляд на унитаз
Зачем-то медленно спланировал,
и я увидел откровение - там плыл
Забытый кем-то друг резиновый.
Ну вот, опять я вечер свой забыл.
Забыл.
Забыл.
Забил.
***__=***__=
Бей, бей, бей...
брился и порезался,
И долго смотрел на стекло
Как капает по нему кровь,
И вот, что мне в голову пришло:
О, эта шлюха любовь!
У каждого она есть!
И каждому с ней хорошо!
Хозяев ее не счесть!
А по сути такое дерьмо.
Меня окружали тени,
Капал с потолка свет,
И понял, тупое было обсуждения,
Ведь не был найден там ответ
На то, какая же она -
Аляповатая завеса:
Полна осколками стекла
И вовсе ничего не весит?
Нет, вся романтика - хуйня,
Шептали тени за спиною,
Сам посмотри, брат, на себя!
Куда тебе с твоей судьбою...
Я их поправил - кармою.
...Суваться в чуства выше горизонта?
Не лезьте вы в судьбу мою!
Я заорал им. Да, не скрою,
Мне было жутко там стоять.
Мне было жутко там стоять.
***__=***__=
Все строилось, как с обложки альбома "Бобры" - "Другие",
Я отмахивался от борцов за свободу откуда-то взявшимся кием,
На меня наваливались их тонны и трупы;
Но я был готов бороться! Своя любовь - в свои руки!
Я заглянул в осколки зеркала - ведь часть моего лица
В себя их уже впитала. Я, весь кровавый, треснул скорлупкой яйца.
Тогда я понял, чтоб не захлебнуться собственной душой
Под душ скорее встать и смыть всю эту хрень водой
Мне надо. Выглядел, наверное, как бог индийский древний,
Который поднял глаз и осмотрел все земли,
А после сам свою бошку пытался отодрать и присобачить там слоновью.
И внял: я отравился кровью. Я отравился кровью. Я отравился кровью.
***__=***__=
Бей, бей, бей...
Брился и порезался,
И долго смотрел на зерцало
Как будто бы мир был тесен.
Как будто бы нам все мало.
И долго смотрел сквозь стекло
Как стекает по подбородку кровь,
И вот, что мне в голову пришло:
О, вот как приходит любовь! -
Да, может быть это банально,
Но расцветая во мне
Этот красный цветок был тонален
Отверстиям в моей душе;
Я вдруг почуял, что даже немного определился,
Кто был причиной этого чувства,
Да, точно не бритва. Наверно, напился
Вчера я и с кем-то затусил,
А может то странная моя соседка?
Подстриг я волосы в носу и челку подпалил
И вспомнил, что в жж была про это ветка,
Ну, в смысле ветка обсуждения,
Я дернул волос в бровь, потом умылся еще раз
Полюбовался в зеркало на гения -
Потом мой взгляд на унитаз
Зачем-то медленно спланировал,
и я увидел откровение - там плыл
Забытый кем-то друг резиновый.
Ну вот, опять я вечер свой забыл.
Забыл.
Забыл.
Забил.
***__=***__=
Бей, бей, бей...
брился и порезался,
И долго смотрел на стекло
Как капает по нему кровь,
И вот, что мне в голову пришло:
О, эта шлюха любовь!
У каждого она есть!
И каждому с ней хорошо!
Хозяев ее не счесть!
А по сути такое дерьмо.
Меня окружали тени,
Капал с потолка свет,
И понял, тупое было обсуждения,
Ведь не был найден там ответ
На то, какая же она -
Аляповатая завеса:
Полна осколками стекла
И вовсе ничего не весит?
Нет, вся романтика - хуйня,
Шептали тени за спиною,
Сам посмотри, брат, на себя!
Куда тебе с твоей судьбою...
Я их поправил - кармою.
...Суваться в чуства выше горизонта?
Не лезьте вы в судьбу мою!
Я заорал им. Да, не скрою,
Мне было жутко там стоять.
Мне было жутко там стоять.
***__=***__=
Все строилось, как с обложки альбома "Бобры" - "Другие",
Я отмахивался от борцов за свободу откуда-то взявшимся кием,
На меня наваливались их тонны и трупы;
Но я был готов бороться! Своя любовь - в свои руки!
Я заглянул в осколки зеркала - ведь часть моего лица
В себя их уже впитала. Я, весь кровавый, треснул скорлупкой яйца.
Тогда я понял, чтоб не захлебнуться собственной душой
Под душ скорее встать и смыть всю эту хрень водой
Мне надо. Выглядел, наверное, как бог индийский древний,
Который поднял глаз и осмотрел все земли,
А после сам свою бошку пытался отодрать и присобачить там слоновью.
И внял: я отравился кровью. Я отравился кровью. Я отравился кровью.
***__=***__=
Бей, бей, бей...
Брился и порезался,
И долго смотрел на зерцало
Как будто бы мир был тесен.
Как будто бы нам все мало.
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
меня тянет писать гадости похуже Паланика; но я жалею вас, мои ПЧ, вам ведь еще мой сон читать - а его рассказать надо.
Не хочу писать дерьмо.
Не хочу писать дерьмо.
четверг, 12 апреля 2007
23:14
Доступ к записи ограничен
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
" - И, это, Стив, как ты себя чувствуешь?
- Я не Стив.
- ?"
А вот Рэй БРЕДбери. Гений. Гений.
Вино из одуванчиков.
- Я не Стив.
- ?"
А вот Рэй БРЕДбери. Гений. Гений.
Вино из одуванчиков.
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
Мой папа ехал в электричке. Стоя в тамбуре, он едва избежал столкновения с истеричной девицей, которая, обрызгав его кровью из перерезаных вен, выпрыгнула с распростертых дверей за десять метров до платформы.
Дерьмо, прийдется куртку стирать.
Дерьмо, прийдется куртку стирать.
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
У меня есть одна мания - может, не шизофреник я вовсе? - у всех выкидываемых бытовых приборов отрезать шнуры. Под самый корень. И оставлять себе.
И вот, я, видите ли, - вдруг появился мне такой план, - еще раз влюблюсь, зарежу всех мужчин большим, кривым и ржавым ножом, а себя и все мои любови задушу разноцветными проводами. Тебя, любовь моя, задушу тугим проводом от клавиатуры. Тебя, любовь, но не моя - гибким эластиком моторолльной зарядки. Тебя, любовь моя, - то есть меня, ясное дело, сам себя я удавлю грязным облезлым шнуром от электроплитки. Прощайте!
И вот, я, видите ли, - вдруг появился мне такой план, - еще раз влюблюсь, зарежу всех мужчин большим, кривым и ржавым ножом, а себя и все мои любови задушу разноцветными проводами. Тебя, любовь моя, задушу тугим проводом от клавиатуры. Тебя, любовь, но не моя - гибким эластиком моторолльной зарядки. Тебя, любовь моя, - то есть меня, ясное дело, сам себя я удавлю грязным облезлым шнуром от электроплитки. Прощайте!
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
Дождик, милый дождик. Мой папа пишет сценарии для документальных фильмов на ОРТ.
Охренеть.
А я, если на безрыбье рак покажется рыбой, стану звукорежиссером.
Охренеть.
Охренеть.
А я, если на безрыбье рак покажется рыбой, стану звукорежиссером.
Охренеть.
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
Меня достал цвет ваших картин.
Да, слышите, ее достал цвет ваших картин!
Меня тошнит от цвета ваших волос.
Да-да, ее от ваших волос тошнит, поверьте!
Меня достали фраки ваших спин.
О да, снимите ваши фраки, господа!
Вы довели меня до слез.
Убийцы! Короли! Как довести до слез ее могли?
Да, слышите, ее достал цвет ваших картин!
Меня тошнит от цвета ваших волос.
Да-да, ее от ваших волос тошнит, поверьте!
Меня достали фраки ваших спин.
О да, снимите ваши фраки, господа!
Вы довели меня до слез.
Убийцы! Короли! Как довести до слез ее могли?
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
меня признали пельменем!
среда, 11 апреля 2007
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
< Шень Нун — второй Император, первый Земледелец и папа китайской фармакологии. Мы не станем обсуждать детали тех далёких событий — о Божественном целителе сейчас известно немного. Ходят слухи, что он изобрёл лопату. Имел нефритовый живот и звериные части тела. Любил жевать веточки. Пользуясь прозрачностью своего живота, наблюдал за тем, что в нём происходит. Однажды он отведал 42-е ядовитых травы. Стало худо. Назначив приемника, второй император лёг под чайный куст, вдумчиво изучая живот. Капля росы с куста упала в рот. Император поправился. >
Шень Ун имел змеиное тело, человеческое лицо на бычьей голове и нос тигра. Кроме того — был зеленого цвета.
Мутант какой-то.
Шень Ун имел змеиное тело, человеческое лицо на бычьей голове и нос тигра. Кроме того — был зеленого цвета.
Мутант какой-то.
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
На мое счастье мое счастье оказалось не моим... но счастьем.
23:30
Доступ к записи ограничен
ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра