а набоков вообще хороший. у него удивительно манерный, по-правильному манерный голос. чуть картавый. он говорил с сильным русским акцентом, несмотря на идеальный язык. кстати, по английски его картавость почти не заметна, ррр звучит очень по-русски.
Залез медведь в постель. Наносит снег у входов нор сугробы.
две самые уютные строчки из всего бродского. он обычно неуютный, а тут вдруг подтыкаешь под себя прохладное от безтебянья одеяло и погружаешься от холода в сон, от которого щеки такие теплые, как после слез горючих слез
саксофон звучит ее теплым дыханием, и чувствуешь в руках металл, и знаешь, куда опустить микрофон, и утопаешь вместе с мембраной в темном пространстве внутри всех этих труб и клапанов
мне так стыдно перед Сашей Мороз. чувствую себя девочкой из группы поддержки, оставшейся на стадионе одной, нет, с самого сотворения мира бывшей одной. размахиваю помпонами, а кажется, что плетьми, точно рабовладелец в цирке
и так завидуешь людям которые полной жизнью полной грудью полной талией ощущают движение вот этого вот времени летают на всяких приспособлениях осваивают практики растут учатся ебутся умирают а потом и так снова и все еще завидуешь, а потом открываешь холодильник поужинать в два часа ночи и снова завидуешь а потом спать и все завидуют тебе потому что самый счастливый человек обладает тесной кроватью и маленьким одеялом под которым тепло и снятся тексты и можно игнорировать реальность а не жаждать ее потому что зачем и куда и кто
откуда здесь эта девушка откуда — я ее знаю? и что она вообще?.. неужели и общие друзья какие-то бо же боже как интересно а она такая хрупкая еще, да же не подойдешь узнать а ведь сидит за спиной а мо жет и вообще в затылке и сразу же так стыдно за сво ё странное тело которое т ак не похоже так не похож е на то что она и ее стере отип и у меня в ухе кажет ся снова отит и разъязвле нный переносами текст за то ровно красиво только т уда-сюда перекатываются во рту ударения.
а еще испугался ведь в один прекрасный день тоже проснусь мерзким и оплывшим человеком лет тридцати но нет ведь таким никогда не стану потому что всего четыре выхода есть либо музыку делать либо заграницу либо спиться.
усомниться в своей породе пришлось увидел что блин метис и прямо обидно за своих такая вот жизнь такая страна а на самом деле нет просто почетный гражданин было такое раньше сословие городских интеллектуальных деятелей потому что дворяне это вроде как военное сословия а я все же скорей к писцам и вот так вот всю жизнь бьюсь об стену куда же вам там
По комнате летают вырвавшиеся из коконов и высушившие крылья весенние бабочки. Давно такого не было, года три уже. А раньше почти каждую зиму у нас переживали еле живые куколки, которые, если до них дотронуться, начинали размахивать хвостом с острым кончиком, чтобы испугать возможного падальщика. Или большие коконы бражников из крепких-крепких нитей того же рода, что и шелк, мохнатых и страшных, сквозь которые выкуклившаяся бабочка проскальзывает, сжижая их своей слюной. А муравьев внутрь оно не пускает. И вообще внутрь не проберешься, не разрезав. Или это просто моль? Вроде бабочки. Устали глаза, и не разглядеть
когда уже и бретон изобретен и брессон без сна вваливается к бессону и вместе они доходят до дна и билал а вот тут рифма уже деревенская какая-то совсем.
просыпаешься утром, и тут — вареники. целая тарелка. пахнут. или вот еще: просыпаешься от звуков радио далеко на кухне, и понимаешь, что ты в Хабаровске и тебе пять лет. и через монотонный голос диктора скворчит сковородка. и помнишь, что на окне рядом с магнитофоном-приемником растет алоэ. а солнце приходит откуда-то из-за твоих ног, и бросает на пол кактус, который ночью так страшен в свете луны. и большая куча вещей из прошлой жизни под этим окном. и это лето.