А на diary больше не работет поиск по записям?

---

сегодня отчетливо ощутил, что мы виноваты перед новым поколением за то, что упустили тот самый момент десять лет назад

---

Нельзя сразу же согласиться, будто одни мелодии являются по природе способными возбуждать душу, а другие ее успокаивать. Ведь подобные вещи происходят [только] в зависимости от нашего мнения. Именно, подобно тому как удар грома [372] не указывает, как говорят ученые-эпикурейцы, на появление какого-то бога, по представляется таковым только простакам и суеверам (поскольку подобный же удар может происходить одинаковым образом и от взаимного столкновения других тел [373], как, например, во время вращения жерновов или от аплодисментов), точно так же и из музыкальных мелодий одни являются такими, а другие этакими вовсе не по природе, но в зависимости от нашего собственного представления. Одна и та же мелодия способна, например, возбуждать лошадей, но не способна возбуждать людей, когда они являются слушателями в театре. Да и лошадей, пожалуй, мелодии способны не возбуждать, но ошарашивать.

---

История первых ботинок на проводах

«...На Урале некий крестьянин, узнав, что появилась новая почта, пытался вручить телеграфисту сапоги, чтобы мгновенно переслать их «сыну Митьке» в Петербург. Попытка объяснить неграмотному человеку суть «электрической почты» провалилась — не поверив телеграфисту, он повесил сапоги на провода и долго ждал их отправления в Петербург».

---

я все еще жив!
достижение

---

Кожа слезает,
Как с луковицы.
Мокнет и чешется.
Розово
Пахнет. сукровицы
Шелест и искорки.
Не прикоснуться,
А хочется.
Ранка затянется,
Лунка заполнится,
Шрамы останутся,
Мы же — расстанемся.
Пальцы скользят.

---

старое

Есть всё-таки кое-какие минусы в вечерней жизни. Кое-что, как я заметил, посещает меня только в отголосках утреннего предсолнечного света — некоторые воспоминания, преддверия эмоций… или чувств, если угодно? То, чего долгие годы не переживал — например, пробуждение посреди ночи, в совершенно особом состоянии сонного бодрствования, или летние предрассветные птицы, или, напротив, зимнее воскресное утро — наполненная светом через широкое горло дасовских окон комната, когда просыпаешься раньше родителей и бежишь в нагретое пододеялье к маме, «досыпать»; или тяжёлая, гудящая густым жаром флоридская ночь, полная неизвестных запахов, под неродным углом падающий свет. Или ночные киносеансы, с которых выходишь с полной тетрадью и головой идей, которые не слова вовсе, а прикосновения пальцев и шёпот самому себе. Столь богатая палитра прошлого, и ничего подобного не ощущал уже давно — не ощущал вообще давно; и ладно бы, но почему вспоминать об этом лишь утром? Невероятное чувство, угасающее к моменту погружения своего тела в электричку — от шока перегрузки: эмпатия! Способность не только свои, но и чужие эмоции улавливать, соотносить со своим опытом, что-то понимать чуть лучше, чем всё остальное, не интеллектом, а чувствовать. Так трудно и прекрасно в такие часы смотреть хорошие фильмы (музыка кажется слишком острой — видимо, сейчас все пытаются пробиться через кожухи, подобные моему). Почему это всё было — и нет?

---

я бесполый
полою игрушкой на полу
лежу и жду, пока меня покроет пылью.
твой дом
под снегом, подо льдом
скрипит,
лишь ветер
за окном
твои смакует имена.
я бесполый
полою игрушкой на полу
лежу — едва живой комочек шерсти.
твой дом,
где мы живём вдвоём.

---

девять павших кабанов

---

спокойной ночи
или рабочей?
опять фрилансер,
опять не сплю.

(опять плохие частушки)

---

являемся ли мы своими ровесниками, или мы всегда старше и младше, чем мы есть?

---

у меня на голове

очень агрессивная осень

сломанные ногти

и осеняет птицами по утру

ну ничего, бывает,

зимой встану,

съем шоколада, сопли утру

время болтается на ветру

время болтается на ветру

---

дом-который-построит-егор

архив себя: вернулся в свою старую квартиру, в свою старую комнату, в свой старый интернет. в пустых стенах резонируют шаги. в каждой комнате на свою ноту. из звуков только трои тикающих циферблата, несихронно шагающих каждый в своей комнате. тик, три-так - тик, три-так - тик, три-так. никогда не заведу настенные часы в доме-который-будет-моим.

я хочу, чтобы снова // двадцать четыре года, // снов муть не серебрит виски...

написал, когда мне было двадцать с копейками. теперь мне - три седых волоса. смешной возраст. может быть когда-нибудь совсем скоро стану наконец серьёзным.

ощущаю, что бегу по множеству самих-себя - по множеству "я"? постоянно меняюсь, но не как меняются, прорастая, а отрезая предыдущих я и выкидывая то, что с ними связано. отворачиваюсь и бегу от ответственности, хватаясь за новое и зовущее.

может быть, в этот раз я не буду таким оптимистичным, и всё получится хорошо? надо учиться быть менее самовлюблённым и более самоуверенным.

никогда раньше не был так счастлив и так близок к кому-то. но при этом столько всего оставлено за бортом. даже не из-за побега из дома (в моей ситуации это звучит совсем по-другому и приобретает другие оттенки). как по-разному люди могут бежать. это вам не расмус-бродяга.

кстати! я же занимаюсь интернет-исследованиями. архивы. история. время. надо уловить момент и не продолбать обрушение дайри. слишком уж много здесь подзамочной литературы - ваших, друзья мои, трогательных, творческих, уникальных нулевых.

нашёл у одного из ПЧ очень характерную фразу, которая объясняет, почему эта платформа всё ещё жива.

«такого даже в ЖЖ не напишешь, не знаю почему».

дело не только в том, что платформа вымерла, и это возвращает нас к ложной анонимности ранних интернетов.

(хотя, мне кажется, многие авторы типа solesombra именно за этим сюда и приходили).

особая культура. особый язык. особый способ думать. возвращаешься сюда - и нет самоцензуры и формульности соцсетей, веб два блогов.

гоффмановское представление себя другим здесь строится из полотен текста, вороха аватарок, фотографий-себя-которые-ещё-не-селфи.

анкеты, флешмобы, тесты, файлы на айфолдере.

как ухватить, описать, рассказать,

и зачем?

---

РАУМ ЕМ

Теперь, когда всё наконец кончилось, от меня остались только истории. С каждым рассказанным словом остаётся всё меньше меня. Я рад.
Но чтобы исчерпать отведённые мне слова, придётся вернуться к началу. К самому первому, что я помню.
Меня вынули из рассохшейся рыжей почвы в середине августа.
Что было до того, кроме глухих звуков, шуршания и гула земли, темноты, шёпота червей, переливов птиц, пока не раздался шлёпкий стук лопаты о рассохшуюся почву?
По краям ямы стояли полузнакомые расплывчатые пятна, рассыпавшие грустное воркование. Пятна под руки оттащили меня в подсобное помещение больницы — седого бетонного здания в зелёной краске, где я пролежал два дня, смотря в потолок. В холодном подвале я не знал что я и кто я, не мог пошевелиться. Всё, что я помню — страх и потрескавшаяся штукатурка.
Потом меня повезли верхом на кровати в отделение интенсивной терапии.
Дряблые руки вливали в меня жизнь через отверстия на сгибе локтя, отирали лоб, вглядывались в показания машин, заключённых в пожелтевший пластик.
Наконец вернулась женщина, провожавшая меня из подвала в отделение.
Она сидела у моего изголовья, рассказывала сказки и переворачивала меня с боку на бок, меняла пелёнки и кормила.
В памяти осталось лишь смутное эхо того, как я медленно учусь ходить, держать ложку сам, складывать слова в предложения. Мне помогала женщина — её звали Елизавета. Помню усталость в её лице и сизые волосы. Лиза. Она научила меня моему имени, напомнила, как читать.
Прогулки по коридору, запахи хлорки и блевотины
Когда я окреп, Лиза забрала меня к себе домой. Там я стал помогать ей с маленькими бытовыми проблемами, чинить столы, проводку. Я полюбил чтение. С каждым днём мне всё легче давались мелкие буквы газет. Потом я перешёл на более серьёзные книги. Названия вызывали неясный резонанс: война, мир, отцы, дети. Но если я когда-то что-то о них и знал, то забыл и теперь прочитывал заново.
Однажды Лиза принесла пакет документов, и, вытирая слёзы в уголках глаз, вручила его мне. В папке лежал паспорт на имя Марины и свежее свидетельство о смерти.
На выходных мы съездили в лес и выкопали из земли мне супругу.
Она вошла в мою жизнь стремительно: громкая, ворчливая, гремящая кастрюлями. Пару лет Марине пришлось пить много таблеток (всё жаловалась на боли в груди), но позже она окончательно пришла в себя. Да, моя супруга всегда была здоровой
Я стал вести хозяйство, встревать в квартирные вопросы. По утрам мы вместе готовили гренки и слушали радио.
Преисполненный сил, я устроился на работу — сначала было просто, потом задачи становились всё более ответственными, мелкими и тяжёлыми. Правда, на нашей жизни это почти не отражалось. Денег у меня никогда не водилось, а уж в такой-то ситуации…
Лизонька заболела. Кажется, что-то с костями. Пришлось отдать её в учреждение. С каждым годом её косточки становилось всё тоньше, тельце - всё тщедушнее, а потребности - всё больше.
Пришлось брать подработки, подхалтуривал где мог.
Однажды мне предложили командировку. Смутное беспокойство за Лизу с Мариной не оставляло, но домашним что-то надо было есть. Лизонька осталось с женой одна. А когда вернулся, её уже не было, только супруга моя растолстела. На вопросы не отвечала, хихикала, говорила, что внутри у неё поместился бы то ли мальчик, то ли девочка. Потом рассосалось. Недоверие между нами привело к тому, что через пару лет мы расстались.
За месяц до События я стал чувствовать смутную печаль. Это предчувствие не давало мне покоя. Приехал мой брат, которого я почти не помнил, и сказал собираться ехать в лес.
Я смотрел на сморщенную безвольную женщину, которую доставали из земли, и понимал: это моя смерть.
Смерть поселилась в моём доме. Брат пообещал вернуться и уехал обратно.
Смерть вела себя тихо, готовила невкусные супы.
Я стремительно продвигался по карьерной лестнице. Меня направили учиться в университет, позже я сдал вступительные экзамены и поступил в местное училище.
Смерть всё плакала по кому-то мне незнакомому.
Стала ругаться на меня.
Я чувствовал, что уже пожил своё: мышцы ослабли, живот куда-то пропал, я начал забывать всё, чему научился
Потом меня пригнуло к земле, как и дочь мою до меня.
Смерть ухаживала за мной. Наливалась силой, будто питалась мной...
Носила на руках, когда мне становилось плохо. Я часто температурил, перестал ходить на учёбу, о работе и думать забыл.
После очередного приступа я навсегда перестал говорить.
Всё чаще я засыпал на руках у своей смерти. Она совсем не была похожа на ту женщину, которую я помогал выкапывать. Красивая, полная сил, покрытая гладкой кожей и цветными тканями. А когда я перестал пережёвывать пищу и она решила кормить меня собственными соками, у неё даже выросли два боковых зуба, отсутствие которых меня всегда удивляло.
А однажды ночью она съела меня… своим… вторым ртом.
Дальше я помню только бесконечность.

---

Тепло — это безвозвратно потерянные данные.

Для обработки,
сохранения и синтеза информации обязательно необходим и процесс
забывания. В любом процессоре «забытая» информация и превращается в
тепло. В гипотетической идеальной системе коммуникации с отсутствующим
шумом невозможно появление нового сообщения, так как любая передача
информации точна и полна, отсутствуют мутации и необходимость ценностной
градации информации: вдруг вся информация сама становится шумом. Без
шума нет информации, без энтропии нет порядка. Да здравствует эстетика
ошибки.

А ещё я никак не могу вспомнить, откуда я взял следующую
цитату: «Telematic society can playfully produce information to resist
entropy».
Если кто знает, напишите, а то цитировать неудобно.

---

oh nononono

---

(нашёл старое стихотворение, не уверен, выкладывал ли)

Когда наступит конец мира,
Мы ничего не узнаем о нашей любви.
Мне так сказал Бретон, ссылаясь еще на что-то,
Но, думаю, и так понятно, кого я имею в виду.
С каждой нотой я погружаюсь в воду.
Еще чуть-чуть – и я утону.
Я недавно увидел твои фотокарточки.
Твои волосы стали длиннее.
Тени на шее.
Я узнаю глаза.
Объектив смягчает очертания.
Время бежит назад.
Пунктуация родинки;
Точка невозвращения.
За моими плечами ад.
Улыбнись, я забуду
Последующие строч
Стой
Стой здесь
Я подожду.

---

Сегодня снилась длинная поэма, из которой запомнил строчки:
И в каждой комнтате
Иисус выдвигается в
С безумными, бездомными
Из каждого унитаза течет вода

---

писал в апреле, сижу смеюсь

о тучи, отучились лить ли вы ливни, ленивые?

---

Аня велела мне записать знаменательный факт: теперь я придумываю гитарные педали не только во сне, но и во время секса. Вернувшись с моря, буду паять