ثُمَّ ٱلْجَحِيمَ صَلُّوهُ
О том, как я ассоциативно пишу.
Вот я сижу, и на мои плечи накинута, словно бурка какого-то ветхозаветного генерала, в свои молодые годы храбро освобождавшего заложников мертвого Петербурга, о котором там же пел Шевчук, голосом, страстным, как гитара, жалуясь попеременно между второй и четвертой строчками о страшном положении доброго дяди алкоголя, который гнали еще древние греки, а в Ирландии им становились святыми.
И подобное можно продолжать сколько угодно, ведь к каждому свободному слову в этом предложении мой мозг высветит ассоциацию.
Но это ведь глупо, как и мысли наивной девочки в заброшенной, но отдраенной чайной, полной запахов любви и бакенов, которыми клан Рю до сих пор защищает свою совесть на темных улицах небесного посольства китая, благо все те самураи уже погибли.
Вот я сижу, и на мои плечи накинута, словно бурка какого-то ветхозаветного генерала, в свои молодые годы храбро освобождавшего заложников мертвого Петербурга, о котором там же пел Шевчук, голосом, страстным, как гитара, жалуясь попеременно между второй и четвертой строчками о страшном положении доброго дяди алкоголя, который гнали еще древние греки, а в Ирландии им становились святыми.
И подобное можно продолжать сколько угодно, ведь к каждому свободному слову в этом предложении мой мозг высветит ассоциацию.
Но это ведь глупо, как и мысли наивной девочки в заброшенной, но отдраенной чайной, полной запахов любви и бакенов, которыми клан Рю до сих пор защищает свою совесть на темных улицах небесного посольства китая, благо все те самураи уже погибли.